К остановке автобуса подъехал дедушка на электро-коляске. Коляска была больше похожа на небольшую машинку. Водитель автобуса, улыбаясь, открыл центральную дверь и вручную с грохотом разложил откидной пандус. Дедушка заехал внутрь автобуса. Его машинка была слишком велика для спецместа колясочника, поэтому он поставил ее наискосок — другие пассажиры могли обойти её, если хотели попасть в хвост салона. Водитель не трогал электроколяску, не помогал инвалиду устроится, не изображал жалость, не вздыхал о тяжелой судьбе дедушки и не навязывался. Он побыл рядом с человеком ровно столько, сколько надо было, чтобы услышать возможную просьбу о помощи и потом сел за руль автобуса.
Кроме дедушки мать с ребенком поставила свою коляску в центре автобуса.
И мы поехали.
Когда дедушка (не пишу тут слова инвалид или человек с ограниченными возможностями, потому что видели бы вы, как быстро ездит коляска — это мои возможности ограничены по сравнению с ней, когда я несу два тяжеленных рюкзака и веду ребенка) должен был выходить — водитель заранее узнал остановку — всё было сделано второй раз. Водитель вышел, открыл пандус, дедушка как ни в чем не бывало поехал со страшной скоростью по дорожке.
А мы с Терентием смотрели на это как дикари. И я вспоминала, как в Москве моя соседка сказала, что пандус нам в подъезде не нужен, потому что к нам инвалидов никаких не ходит. И еще вспоминала митинг 2007 года — против дискриминации российских инвалидов (только в Москве тогда проживало 1, 2 миллионов инвалидов) — на котором протестующие сначала приняли нас за глухонемых, а когда узнали. что мы даже не глухонемые, удивились, что мы вообще пришли. Другие «здоровые» люди были родственниками инвалидов.