Чтобы съездить в гости к украинским родственникам, надо пролететь около двух тысяч пятисот километров на самолёте, а еще триста проехать на поезде или на маршрутке. Раньше в городе был аэропорт, но после обретения независимости всё пришло в упадок, в том числе и авиасообщение. Поэтому получается три самолетных часа до Киева, потом пять маршруточных. Я складываю вещи в фиолетовый чемодан и следую заветам дедушки Игги: Get into the car. We’ll be the passenger. We’ll ride through the city tonight. We’ll see the city’s ripped backsides…
Комфорт, логика и безопасность европейской транспортной системы на постсоветском пространстве замещены трансцендентальными бонусами. Место водителя маршрутки — иконостас единой религии, напоминающий, что перемещение относится к процессам магическим. Сакральные изображения закреплены на приборной доске, на лобовом стекле, на противосолнечных козырьках, на потолке салона. Десятки репродукций икон, несколько крестиков различного размера, католические чётки, маленькие фигурки Девы Марии, а также крупноформатные соломенные свитки с молитвой «Отче наш». Библия в бардачке, китайские, буддийские, еврейские, мусульманские талисманы. Глаза и руки Фатимы, счастливые жабы, пластиковые нэцкэ, качающие головой собачки, плюшевые мишки (см. диссертацию Ю.А.Кошкаровой “Архетипический образ медведя в духовной культуре народов России”) — всё это в одной машине. Артефакты должны оберегать скрюченных пассажиров во время пути по неосвещенной лесной дороге. Нет никакого сомнения в том, что авто было освящено батюшкой.
Маршрутка начинает движение и становится ясно, что надеяться, и правда, можно только на высшие силы. Последняя ниточка, привязывавшая путешественников ко времени действия — сигнал телефонного оператора — исчезает и дальнейшее происходит вне зоны доступа.
Местная культура вождения, помноженная на состояние дорог, превращает пассажиров в участников смертельной лотереи. Водитель поясняет, что раньше было много ночных рейсов, но теперь их запретили — много аварий. Наш рейс отправляется в восемь, он самый поздний.
В условиях архетипического путешествия дизельный алтарь — корабль в море бессознательного. По желанию водителя-хранителя команда перевоплощается в героя нового уровня, переживает состояние виртуального любовника. «Чую, чую, бачу, бачу, зраду, зраду не пробачу», «А ты чужая жена, а жаль не моя», «Это не шутки, мы встретились в маршрутке»… Попса и шансон о романтической любви звучат всю дорогу.
Водитель честно исполняет роль опекуна — на каждой остановке он оглядывается на пассажиров и периодически пересаживает их: «Вы пока на ваньку-встаньку (место у двери), а мамаша с ребенком пусть сядет на третий ряд». Он самостоятельно решает, когда сделать паузу для коллективного освежения. Длинных остановок две, за привоз пассажиров Харону полагается бесплатная еда. Дым шашлычной — жертва всем богам дорог, переходов и перекрестков — смешивается с табачным. Освобожденные на пять минут обитатели маршрутки окуривают двухметровых деревянных идолов — суровых казаков и казачек с чубуками, бандурами, пирожками Януса. С черного неба, мерцающего зарницами, смотрит луна, Хонсу-путешественник. Из развлечений — туалеты напольные. Бумага одна на всех, снаружи кабинок. Три гривны за вход.
Но зачем маршрутка? Есть же суперскоростные поезда! Время пути короткое, разные транспорты не стыкуются между собой без огромных перерывов, рейс ночной, сон отменяется. Сначала стараешься не уснуть на вокзале, а потом в поезде. Закроешь глаза — и вещи утащат. Место оказывается сидячим, туалет — закрытым, кондиционер — отключенным. Пассажиры и проводники мужеского пола ходят полуголыми, работают над повышением концентрации алкоголя в крови. Жалобная книга? Не выдается. Пьяный начальник смены в расстегнутой рубашке, заплетающимся языком он объясняет, что кондиционер не заработает никогда. Электронная жалобная книга Укрзалізниці, интернет-группы борцов за права пассажиров — всё это фикция, заканчивающаяся предложением отправить бумажное письмо — с тем, чтобы никогда не получить ответ, компенсацию за причиненные неудобства, извинения, изменения.
Киевский железнодорожный вокзал. Лето, 2016.
На киевском железнодорожном вокзале — сцены из экологического триллера. Женщина, закачивающая воду в вагоны, ходит со шлангом. В шланге прорехи, из них бьют фонтаны. Закончив работу, женщина воду не выключает. Начинаю звонить и писать жалобы. Ответственные лица смеются: «У нас всюду так!». Всюду что-то капает, протекает, заливает.
Электронный билет на поезд или на маршрутку — это и не билеты вовсе, а только квитанции, которые надо распечатать и обменять в кассе на чек. Если на билете есть штрих-код, это не означает, что у проводника будет работающий сканер. Представьте, что вы — европеец, привыкший проходить всюду по электронному билету, загруженному на телефон — приезжаете, например, на провинциальный украинский автовокзал за полчаса до рейса с намерением проделать несложную операцию обмена одной бумажки на другую.
Всё происходит по законам волшебной сказки. Окна вокзала приветливо горят, но центральная дверь закрыта. Обходя здание вокзала, вы обнаруживаете тупиковые порталы — в мир парикмахерских и стоматологических услуг. Третья дверь — это и не дверь вовсе, а окошко №4 с объявлением «Касса в здании вокзала». Затем ещё ложная дверь, и ещё дверь. Эта последняя — способ попасть внутрь освещенного помещения. Внутри спят люди и висит табличка: «Работает окно №4 снаружи вокзала». Вы возвращаетесь к окну №4 и узнаете, что требуется заполнить расписку о получении билета. Конечно, на местном языке. Номер паспорта, подпись… Ручка? Свою надо иметь! Суровая кассирша захлопывает окошко. Наконец-то билет у вас в руках. Там указано, что номер рейса — 900, ждать вы должны на платформе 12, место вам назначит водитель. Указателей нет. Методом научного поиска, то есть исследовав всю территорию вокзала, вы находите платформу 12. Там нет никакого автобуса. Зато вдалеке стоит маршрутка, разговорчивый водитель которой уже бежит к вам.
Водитель сообщает, что он продает билеты на 80 гривен дешевле, чем вы заплатили по интернету. Затем — что автобусного рейса 900 нет, а ехать вам придется скрючившись и на его маршрутке. Рейсы объединили! Выстраивается очередь. Достав толстую тетрадь, водитель начинает собирать билеты и записывать прибывших пассажиров. Он рассаживает людей по своему усмотрению, заботливо обсуждая с каждым цели путешествия и не относящиеся к поездке жизненные и политические проблемы. Пассажиры согласны ехать в любых условиях, только бы подешевле и побыстрее. Могут ли поместиться в машине люди с особыми потребностями? Нет, такие должны сидеть дома. Отправление задерживается — есть время изучить окрестности.
Площадь и дороги около автовокзала состоят из заплат. Последний качественный асфальт здесь клали еще в советские времена, а потом деньги на ремонт дорог разворовывались, ямы засыпались цементом или гравием. Повсюду рекламные плакаты «Море», «Пляж», «Кредит». Молодая девушка-дворник ходит вокруг вокзала и собирает мусор руками. На ней грязная спецодежда, перчаток нет. Рабочий инвентарь — пакет.
Возвращаюсь в Барселону, начинаю обсуждать путешествие с местными. Нет, говорят мои собеседники, дело не в бесконечном воспроизводстве патологических паттернов. Во всём виновата власть. Вывези любых людей в новую страну, обучи новым правилам, приставь полицейского, который будет выписывать штрафы за малокультурность и антиэстетику — и все перекуются и качество жизни повысится. Кажется, весь 20 век прошел в подобных экспериментах. Что-то не так с вывезением и перековкой.
Полярная экспедиция Амундсена, прибыв в Антарктику в 1911 году, воссоздала в мелких подробностях традиционный норвежский быт. Была развернута стройка и вскоре вся команда корабля Фрам переселилась в комфортабельное поселение Фрамхейм. Не обращая внимания на отсутствие полицейских, южная колония процветала. Конечно, перед началом экспедиции они много тренировались, читали рассказы других путешественников, в общем, готовились заранее — норвежцы чемпионы мира по долгосрочному планированию и изучению чужого опыта. Во время зимовки отмечался День независимости Норвегии, крутились граммофонные пластинки, работала кухня, библиотека, баня, в пятнадцати огромных палатках хранились огромные запасы пищи. Читаем у Амундсена «Длинными рядами стояли ящики с брусничным вареньем, морошкой, фруктовым соком, сливками, сахаром и пикулями».
Они взяли с собой даже швейную машинку и революционные для того времени линолеум и клеёнку. Собаки так благоденствовали, что размножились. Участник экспедиции Йоханнсен писал в дневнике, что после ужина двое из участников команды могли принимать ванну. В 2018 году многие крестьяне на Украине лишены возможности принимать ванную когда-либо, а воду по-прежнему носят из колодца, ведёрком. Хотя условия жизни на Украине полегче, а доступ к ресурсам не так ограничен, как во время подснежной автономки на Южном полюсе.
Военное время? Не Россия виновата в том, что в украинских поездах не работают туалеты. Не зеленые человечки устраивают квесты, закрывая главные двери на вокзалах. Банка от пива летит в реку не из-за оккупированного Крыма. Военный аргумент вообще не годится, он скорее за самоорганизацию. Всякий ресурс во время войны важен — и вода, и взаимоуважение, и солидарность, и качество жизни тыла.
Действительно, когда корабль тонет, не до мелкого ремонта. Но я не думаю, что украинский корабль тонет. Последние годы мы наблюдаем за восстановлением национальной идентичности и — возвращаясь к параллельной реальности эзотерической маршрутки — героическим принятием коллективного исторического путешествия. Это предполагает всеобщее желание пройти через испытания и измениться, вступить в конфронтацию с демоном внутренней тени. По крайней мере таковы законы, по которым пишутся истории.